В беседах со Временем меркнет Столица
Под шорох теней и свершений былых …

Инверсия

Прошлое, как и Настоящее, не является Временем как таковым. Оно есть лишь некое состояние, истинность которого ощущается нашей близостью с ним, продолжающимся в нем пребыванием, пока в какой-то момент не становится очевидным, что мы ищем его во вне …

Так, знакомые очертания еще сохранившихся где-то в целости улиц, аллей и старых домов, визуально вынесенных из событий некогда проистекавших среди них возвращают нас в ту ауру Прошлого, которое, угасая в деталях, продолжало в нас еще жить; – и тогда переживаемое в глубине нас вновь обретает несомненность явственности, утверждая наш внутренний мир в расступающемся внешнем. Так Прошлое вступает в явь.

Время – это поток неумолимо уносящихся в былое событий, обреченно наслаивающихся там поверх других. Но, порой, в том потоке свершений остается нечто большее, чем просто их след – существуют места, в которых Время останавливает свой бег, проникаясь явлениями, образы и силуэты которых оно обволакивает. Так возникает дивное пространство, в котором укрывшееся от безвозвратной потерянности для осязаемости бытия ощущение привнесенного состояния предстает несовсем еще утраченным для вечности истекающих мгновений – того, что по сути зовется Настоящим.

Прошлое, поэтически оттеняемое понятием Былое, есть параллельное пространство в особом измерении, где откладывающиеся в системе временнóй последовательности состоявшиеся события обретают собственную неизбывность вечных образов, тени которых проступают сквозь незримую грань с Настоящим, когда память о них – образный силуэт их оставленного следа, – взывает к поиску обретения воссоединенности с ними – во многом иллюзорной и недолговечной, но спасительной и необходимой для переживающих Былое душ.

Только подобным душам и раскрывается порой иррациональная сущность параллельных миров – тоже во многом иллюзорных, но существующих и незримо питающих столь мимолетное Настоящее.

Данное медитативное со-бытие проистекает в пределах пространства, субъективно обусловленного внутренним мироощущением художника и его относимыми к конкретным местам работами, выполненными в смешанных медиа – холст, масло, бумага, фотография, – зафиксировавшие строения старой части Города по состоянию на 2004 год, когда над ними зависла угроза разрушения, вследствие разворачивавшегося псевдообустройства старины под нужды сомнительной современности, что в итоге привело к постепенному распаду между естественно складывавшимися в течение многих лет проявлениями архитектурного бытия и накапливавшейся среди его контуров энергетики памяти. Утратив экзистенциональное ощущение сформированной самобытности, носители подобного сознания оказались вовлеченными в ситуацию пограничную с потерей ощущения связи с Прошлым – тончайшей субстанции, таящей в себе скрытый доступ к базовым кодам самоидентификации.

Спустя пять лет артефакты, относимые по своему содержанию к локусам старинной части Города, выступают в качестве инструментария географической реанимаци Прошлого.

Возвращением работ в Места их предтечи, – где когда-то данным артефактам, порожденным неким состоянием того Прошлого было придано начало их материального существования – Прошлое реанимируется посредством этих картин в Настоящем, проникая в ауру пространственной сущности и возвращая искомую суть из состояния утраченности; – артефакты и пространство словно «узнают» друг друга. Констатация данного явления оказывается возможной благодаря критическому ощущению особой, непрерывавшейся все эти годы энергетики некогда сложившегося в этих пространствах cостояния.

Придание воплощенному в артефактах Прошлому его новой (социальной ли, или асоциальной – в зависимости от последующих обстоятельств) судьбы, обрекает реинкарнированное в пространственной точке самоначала Прошлое на обретение своей новой, дальнейшей линии развития в лице этих пяти артефактов, каждый из которых, а приори наделенных памятью об ином, предшествующем состоянии, оказывается наедине с окружающей их действительностью – той, откуда концептуально берет начало их сущность – улицы, фасады домов, камни стен, – но уже вне традиционных для объектов визуального искусства щадяще-сохранных условий галерейных пространств. Подобная среда изначально обладает всеми предпосылками демонстрации жесткого отношения к объектам, находящимся вне типичной для природы их бытования действительности, вплоть до их полной последующей деструкции – от пассивного саморазрушения под естественным воздействием стихий (ветра, дождя) до брутальных проявлений актов социальной агрессии. Хотя, в качестве альтернативы в целом нельзя исключать и возможную непредсказуемость в линии их последующего существования вне конвенциональной среды – возвращение в некое «выставочное» пространство при участливом отношении невовлеченно-мотивированного лица. Подобная версия событий могла бы стать, в конечном итоге, и одной из множества альтернативных форм естественной интеграции современного искусства в социально абстрагированную от нее среду, которой не чуждо дать приют отчасти материализовавшемуся через то же искусство Прошлому без подозрений о его истинном происхождении. Хотя, с эстетической точки зрения представляется, что саморазрушение воссозданной данности – более предпочтительное состояние как результат в свете понимания недолговечности параллельных («внутренних») миров. Однако, придав Прошлому вторую судьбу и пустив его в, возможно, недолгое, но свободное проистечение в изменившемся за годы Пространстве, мы не в праве отслеживать дальнейшую линию его хрупкого существования.